Поэт Константин ВАНШЕНКИН:

- Вот говорят:  «Где родился, там и пригодился». Но судьба часто распоряжается по-иному. Маргарита Агашина попала в Волгоград, в общем-то, случайно, что называется, по семейным обстоятельствам. Немногословная, сдержанная, выросшая в ярославских северных лесах, она оказалась на степном, летом раскаленном, а зимой  вьюжном открытом просторе, в озарённом славой своего подвига великом городе.

И ведь не только он немало дал ей как художнику. Рискну сказать, что и она прибавила своей сдержанной краски его могучему облику.

И ещё. Она писала стихи, серьезные, душевные. Стала в городе своей. И тут опять счастливое совпадение. Она встречается здесь с Григорием Пономаренко. Как говорится, такая карта выпала.

Конечно, в Волгограде жили и другие хорошие, и даже замечательные  (Фёдор Сухов) стихотворцы. И все они, разумеется, мечтали стать авторами собственной известной песни, но… желания в этом деле недостаточно. Требуется ещё нечто особое: необъяснимое родство, совпадение в поиске и нахождении стихами и мелодией друг друга. Песни «Что было, то было», «Растет в Волгограде березка», «Подари мне платок», «А где мне взять такую песню» сделались всеобщим достоянием, растворились в национальном сознании, в памяти народа. Повторюсь, это объясняется, на мой взгляд (и слух) счастливым сочетанием северной скромной сдержанности и южного жара и зноя.

Потом Пономаренко переехал из Волгограда. Агашина даже написала стихи «Не уезжай, Пономаренко» (как бы привлекая за образец старинное «Не уезжай ты, мой голубчик»). Но он убыл, и новые их песни перестали появляться. Но причина  - в другом.

Есть поговорка: «Новое время – новые песни». Вообще-то это метафора,  и она не только о песнях. Да, новое время пришло, но новые песни ему оказались не нужны. Вернее, это были уже не песни, а ритмично, многократно повторяющиеся одни и те же, часто бессмысленные слова. Но те, старые, в том числе и агашинские, ещё долго будут звучать по России. В этом у меня нет сомнений.

Что сказать напоследок? Рита была отзывчивым, добрым человеком. В Волгограде она стала ещё и человеком общественным. Хотя, конечно, она испытывала и внутреннее одиночество – обязательный удел каждого настоящего художника.

Приятно, что город, помнящий и так очень много, отдаёт дань памяти и своей поэтессе. Её именем  названа новая улица, на доме, где она жила, висит мемориальная доска…

Выходят её книги.

Поэтесса Тамара ЖИРМУНСКАЯ:

- Впервые я увидела Маргариту Константиновну в Москве, на обсуждении в Союзе писателей.  Работу одного поэта, тем более с периферии, публично разбирали редко,  и кого из коллег-литераторов к ней тогда «подверстали», не помню – все они  изгладились из моей памяти. Выпукло вижу картинку: за столом сидит наш мэтр Михаил Светлов, мастер безжалостного профессионального  диагноза («Талант, как деньги, есть - значит есть, нет – значит нет!») и как бы дремлет, усыпленный монотонным звучанием чьих-то безличных строф… Но вот невысокая,  светленькая, в очках  и, кажется, в накинутой на плечи шали молодая поэтесса из Сталинграда  читает стихотворение «Варя». О женщине, чей  гуляка-муж  ушел от нее с детьми в новую семью, а потом вернулся, уготовив ту же горькую участь ее преемнице.  И вот по случаю воссоединения первой семьи – гости, шумное послевоенное застолье с жареным  судаком, гармошкой, танцами…. Сюжет почти фельетонный, ничего особенного. Но какая пронзительная   правда жизни, во всех её бытовых подробностях, какое сочувствие-слияние автора с главной героиней!

Светлов просыпается. Забыл стряхнуть табачный пепел с лацкана пиджака. Обычно сутулый, резко выпрямился на стуле. Похоже, неожиданная концовка стихотворения его так же ранит, как и меня:

И Варя долго пляшет, провожая

свою большую, первую любовь...

Мэтр говорит редкие для него слова. Об истинном даре, который не спутаешь ни с чем. О том, какой достойный поэт входит в нашу литературу. Я счастлива за Агашину. А она? Счастлива ли? Не могу сказать. Держится скромно, слишком скромно для сегодняшней «именинницы», именно с достоинством, но без всякой аффектации. Стесняюсь подойти к ней. Я её знаю, она меня – нет. Подойду как-нибудь потом. Если напишу и напечатаю что-то стоящее. Да, да, стоящее  её внимания...

Мы познакомились только через десять лет...

                                                                * * * 

Как-то делаю домашнюю работу и вполуха слушаю радио. Совсем простые слова, но какая в них горькая точность:

Что было, то было!

 И - нет ничего.

Люблю, как любила,

его одного.

Я плакать - не плачу:

мне он не велит.

А горе – не море.

Пройдет. Отболит.

Чую руку профессионала, она даже в этой полной рифме: «велит – отболит». Чьё это, чьё? Тогда авторов ещё называли, если не в начале, то в конце передачи ( теперь песни нередко остаются безымянными - возможно, авторы убогих текстов прячутся, опасаясь, что их настигнет кара?).  Слышу: «Слова Маргариты Агашиной…» И мысленно приветствую её: «Здравствуй, Рита! Ты - самая скрытная женщина на свете! Никогда ни слова о ненадёжном избраннике, об отсутствии помощи, заботы, не каменной стены, нет, – хотя бы переборки. Но стихи тебя выдают. И, знаешь, почему они такие неотразимые? Потому что каждое слово оплачено твоей судьбой. И оплачено по ценам чёрного рынка. Слышишь, подруга?..»  

Ценила и ценю её трепетный стих, совершенно адекватный душе, её родственное внимание ко всему живому, будь то девчонка у клуба заводского или берёзка. Спросите неангажированного иностранца: на чём держится Россия? Он ответит: Россия держится на её женщинах. И это правда! А голос этих женщин – она, Рита Агашина! Потому что она сама такая, дорогая моя Атлантка!..

Писатель, литературовед Лидия ЛИБЕДИНСКАЯ:

- Было у нас при Союзе писателей СССР замечательное учреждение – Всесоюзное бюро пропаганды художественной литературы. И бессменным его председателем на протяжении десятилетий был  гениальный Дмитрий Ефимович Ляшкевич - знаменитый организатор многочисленных писательских десантов по всему Советскому Союзу.

Ездить с ним всегда было интересно, мы видели всю страну, а, кроме того, писатели, жившие довольно разобщёно, в разных городах, с удовольствием встречались и общались друг с другом. Надо сказать,  Дмитрий Ефимович очень ценил людей, которые любили выступать и умели «держать» любую аудиторию. Обычно он звал нас в самые трудные поездки от Сахалина до Камчатки и от Сибири до Львова.

Так в октябре 1969 года, в поездке по Ивановской области, я впервые встретила поэтессу Маргариту Агашину.

Рита Агашина была из тех, кто сразу завоевал доверие Дмитрия Ефимовича, и потому стала частым участником Дней советской литературы, проходивших в разных уголках страны. Свои лирические стихи она читала доверительно, в её голосе звучала лёгкая хрипотца – её просили читать ещё и ещё. Особенный успех  ей сопутствовал в женских аудиториях…

В 70-х, начале 80-х годов мы много ездили и часто с Ритой встречались – на БАМе, на Тамбовщине. В Тюмени, на праздниках сказочника Ершова. Бродили по старинному Тобольскому Кремлю, я водила её по декабристским местам, и она с интересом слушала мои рассказы. Люди тогда в Сибири жили очень трудно. Условия жизни были тяжёлые, нефтяные города только начинали строиться. Слушатели приходили на наши вечера усталыми, и только постепенно их лица светлели и становились заинтересованными. Помню, как в сибирской деревне Омутинке после окончания вечера подошла к нам немолодая женщина с глазами, полными слёз:

- Спасибо, бабоньки, что приехали к нам, - про людей хороших рассказали, и стихи почитали, и песни попели! Приезжайте ещё, мы ж теперь в церкву не ходим, а тут как в церкву сходили, на душе полегчало…

Мы с Ритой отошли в сторонку – у самих глаза на мокром месте…

Чаще всего мы встречались уже на месте – Рита прилетала из Волгограда, я – из Москвы. Поначалу на нас лежал отпечаток домашней усталости, житейской замотанности, но проходило буквально несколько часов – и радость встречи смывала утомление от дороги, начинались расспросы, рассказы. Все делались такими весёлыми, и Рита становилась такой жизнерадостной, приветливой!

У нас был довольно напряжённый график  поездок по краю или республике – подчас четыре-пять выступлений в день, и к вечеру мы очень уставали. Но Рита была из немногих, кто при этом умудрялся вникать в тамошнюю жизнь людей, стремился больше узнать, увидеть. Мы с ней потому и сдружились -  в свободную минуту бежали в музей, а вечером, ночью – другого времени не было! - гуляли по улицам. Многие побаивались ночных прогулок, а Рита отмахивалась: «Да кому мы нужны?..» - и мы находили уютные переулочки, старые, покосившиеся дома, полуразрушенные церкви. У неё было точное чувство прошлого, и она уважала мой глубокий интерес к истории...

С Ритой я любила ездить ещё и потому, что в ней была какая-то надёжность. Она не терпела панибратства и мужской фамильярности. Не помню уж, в каком городе за нами в гостиницу заехал автобус, чтобы везти на выступление, но произошло недоразумение – мужчин забрали, а нас, женщин, оставили. Время идёт, а за нами никто не едет, впору пешком идти.

- Никуда мы не пойдем! – твёрдо говорит Рита. – Они опомнятся и сами за нами приедут.

Так и вышло – приехали. А когда автобус подъехал к концертному залу, на всю улицу гремели модные в те годы песни Маргариты Агашиной на музыку Григория Пономаренко «Что было, то было», «А где мне взять такую песню», «Подари мне платок», «Волгоградская берёзка». Их тогда пела вся страна (помню, всегда, когда приходил Ритин черёд выступать, и ведущий представлял ее как автора этих песен, трудно передать, что творилось в аудитории!). Вот и на том литературном вечере автора ждали с нетерпением, встречали овацией. Но Маргарита решительно вышла на сцену, жестом остановила аплодисменты и произнесла суровую речь в адрес мужчин, в ответственную минуту бросивших своих верных подруг…

Впрочем, у неё было чувство юмора, и конфликт разрешился ко всеобщему удовольствию – мужчины-поэты принесли нам свои покаяния.

Она была хорошим поэтом – душевная открытость, способность сопереживать людям перетекали в стихи и песни. Помню, с какой печалью читала она стихи, написанные на отъезд Григория Пономаренко из Волгограда. Так и слышу её горькую интонацию: «Подожди, Пономаренко, подожди – не уезжай…»

Ни в жизни, ни в стихах она душой не кривила. И люди это чувствовали.

Могла и посмеяться, над собой, в том числе! В одной из поездок оказался с нами туркменский поэт-классик Берды Кербабаев. Старенький уже, а за «барышнями» приударить не прочь. Так Рита в его честь сочинила перифраз на мотив своей же песни:

А где мне взять такую бабку –

и для любви, и для судьбы,

да чтоб никто не догадался,

что эта бабка – для Берды?..

Очень она веселилась, когда нам это напевала!

Подчас чувствовалось, что живётся ей непросто, но я никогда не слышала от неё ни слова жалобы. Так мы общались на протяжении многих лет, и не боюсь повторить: при встрече всегда радовались друг другу.

Очень мне грустно, что ни разу во время её приездов в Москву мы с ней так толком  и не встретились. Но спасибо судьбе и за те встречи, которые она нам подарила. 

Поэтесса Римма КАЗАКОВА:

- Агашина была человеком своего времени, из которого, как известно, выпрыгнуть нельзя. Но как подлинный поэт она писала о том, что было во времени самым существенным. Главное её качество – безграничная любовь к человеку, будь он просто сосед по дому, ребёнок, или любимый. С самого первого прикосновения к стихам Маргариты Константиновны меня как будто омыло свежей родниковой водой:

Мальчишка мой, мальчишка мой,

Поймай мне майского жука!..

Её глубокие, проникновенные строки в стихах «Варя», «Юрка», в поэме «Моё слово» заставляли думать о жизни не однолинейно, а сложно, что в наши былые годы не поощрялось. Она подлинный народный поэт, и не случайно песни «Что было, то было», «Подари мне платок», «Растёт в Волгограде берёзка» люди поют, зачастую не зная, кто автор. Поют до сих пор.

Как женщину меня восхищает её способность любить – любовью абсолютной, не знающей претензий и компромиссов:

Ни о чём не спрошу,

ничего не скажу –

на дарёном платке

узелок завяжу…

«Любовь – достоинство того, кто любит», - сказал уругвайский писатель прошлого века  Хосе Энрике Родо. И, в этом смысле,  достоинство Агашиной безгранично.

В живом общении она была очень скромным человеком – ей не свойственно было жить напоказ. Она была истинна и прекрасна.

Больше всего я люблю её стихотворение «Журавли» и часто его цитирую. Заканчивается оно строчками:

Они всю жизнь летают рядом.

А это больше, чем любовь.

Усвоить бы нам всем этот урок. Летайте рядом. Любите друг друга.

Скульптор Надежда ПАВЛОВСКАЯ:

- Маргарита любила бывать у нас в мастерской, но приходила только тогда, когда не было посторонних. Оставаясь с глазу на глаз, мы с ней выкладывали друг другу свои материнские радости и горести: дети у нас росли погодками. Но это уже попозже, когда они вырастали, - и возрастала наша тревога за них, заслоняя собой  другие проблемы. А смолоду всё было иначе, и, конечно, – прекрасно…

…Я приходила к ней, в её маленькую кухонку, – и она доставала какую-нибудь особенную настойку, делать которые была большая мастерица. Или просто пили чаёк с чем-нибудь необыкновенным. И разговаривали. А ещё – пели на два голоса нежные протяжные песни – «Летят утки…», «Вот кто-то с горочки спустился…». А то ещё частушки всякие – она их множество знала:

Самолёт летит – всё кругом, кругом,

А мне понравился - да с золотым зубом!

С золотым зубом – коронка медная,

А я влюбилася, девчонка бедная…

Или эту:

Ничего, что мала, как горошинка,

А зато мила да хорошенька!

У неё всегда и всё было СО ЗНАЧЕНИЕМ. Каждая вещица в её доме имела свою биографию, которую Рита бережно хранила в памяти. Может быть, поэтому мы с Павловским так любили придумывать ей нестандартные подарки. Уж кто-кто, а Маргарита и оценит, и поймёт, и будет рада какому-никакому трогательному пустячку – колокольчику из тыквы со шнурком-«ослиным хвостом» и надписью «Прашу падёргать, эсли не аткрывают!», деревянному «бубновому тузу» со стишком в придачу: «Дорогих подарков нету, а дешёвых – не хочу… Лучше я тебе на память деревяшку выточу!»…

Она в долгу не оставалась – у меня хранится множество вещиц, в том числе, привезённых ею из дальних поездок. Деревянная пиала, на крышечке которой нарисована рябина, - из Кореи, ракушка – с Тихого океана. И даже коробка от духов «Белая сирень» с агашинскими строчками:

…И опять не с Вами я, 

именинница моя.

Мне бы с Вами посидеть, 

выпить с Вами чаю…

А за качество духов 

и за качество стихов –

я не отвечаю!

Думаю, она оставила множество таких россыпей – друзей у неё было не счесть.

 На мой день рождения, в ледяном декабре, Агашина приносила в мастерскую тщательно укутанный, горячий – только что из духовочки! -  пирог с капустой. Последний такой был на нашу с Мишей золотую свадьбу. Так и остался мне на память шерстяной, в голубую с синим клетку, старенький платок, в который пирог был завёрнут.

Мы подолгу могли не видеться. Но время от времени – через незначительные, как будто бы, предметы – посылали друг другу знак. Когда у меня родилась вторая дочь, Агашина принесла в роддом хохломскую вазочку. Она у меня до сих пор хранится в мастерской. В  вазе этой были васильки и ромашки: «Пусть растет в такой же простой красоте», - написала Рита. А тем летом, когда Марине уже исполнилось четыре, и мы жили в дачном домике за Волгой, на Бакалде, - придумала и осуществила сверхнеобычное поздравление. С утра мы с дочкой ушли гулять, а когда вернулись, на пороге нас поджидали четыре резиновые надувные зверушки – по тем временам, редкость и радость. Догадаться, кто её нам доставил, было нетрудно.

И ей в подобных случаях не требовалась подсказка. Как-то мы были в очередной размолвке, и в день рождения Маргариты я оставила один-единственный цветок в ручке входной двери её квартиры на Аллее Героев. Вечером она звонит: «Я поняла, Надя, - это ты…»

Вспоминаю, как мы с ней впервые встретились. 1953 год. Только что открылся книжный магазин на улице Мира – первый в Сталинграде роскошный магазин, где можно купить любую книгу (бешеный бум собирательства личных библиотек и книжный дефицит только предстояли!). Реденькой цепочкой стоит очередь в кассу, а по всему залу гулко бегает девчонка лет трех, и мать – это была Маргарита - никак не может ее урезонить. Познакомилась мы чуть позже – и на всю жизнь.

В первой её сталинградской квартире – на улице Советской – собирались интересные люди. И сама Агашина была искуснейшей рассказчицей – слушали её, как заворожённые. Она умела обыграть любую деталь, ярко преподнести эпизод, спародировать общих знакомых. По существу, её устные рассказы были шедеврами, и ей все говорили: записывай то, что ты так легко рассыпаешь вокруг! Не знаю, может быть, она и писала такую книгу. Работала – ночью. И это не случайно. Её творческое начало было спрятано ото всех глубоко внутри.

Самыми заветными Ритиными друзьями были поэты Юрий Окунев и Фёдор Сухов. Втроём они составляли замечательный групповой портрет, как бы дополняя друг друга: Окунев, витающий где-то в заоблачных высях, Сухов – отрешённый, с иконописными глазами, и Агашина – совсем непростая, но такая земная, своя. Как-то я ей написала: «Белла Ахмадулина – ах-ах-ах! Софья Губайдулина – о-о-о! Зато Агашина – она НАША: уютно, надежно, тепло». 

Похожее чувство выразила и актриса Юля Фридман, оставившая на подаренной Маргарите книге такую надпись: «Ни в стихах, ни в жизни не накрашенной Маргарите Константиновне Агашиной!».

Году в 58-м Маргарита перевезла к себе из костромской деревни родителей и бабушку, которую у них было принято называть - бабок, бабочек. И хочется мне о ней сказать особо. Прожила бабок до 99 лет. Была одноглаза, и в семье существовало предание-убеждённость, что глаза она лишилась во искупление греха своего мужа (сама-то была – ангел!). Будучи на службе в царской армии, Ритин дед выбил глаз подчинённому солдату, который предрёк: за око – потеряешь два ока. Так оно и вышло. Бабочек лишилась глаза, когда колола дрова, – лучина отлетела, а позже потерял глаз и её сын… Каким ласковым светом была она в этой семье! Так и вижу, как мягко идёт по квартире, говорит глуховатым, грудным голосом. Наверное, оттуда и Маргаритин голос – певучий, глубокий. Неповторимый.

Она всё звала меня в свою новую, за полтора года до ухода полученную, квартиру: «Ну, не хочешь на новоселье, - приходи на девичник…» Но я не могла себя заставить переступить порог её другого обиталища: срослась она у меня с домом 3, квартирой 3 на Аллее Героев. В последние годы мы чаще перезванивались, чем виделись, хотя я каждый день ходила мимо её окон в мастерскую. В трубке – голос молодой-молодой Агашиной. Только вначале скажет: «Ой, Надя…» - и вздохнёт тяжко-тяжко.

Увидев её в гробу, Маргарита Смирнова, хороший наш художник, сказала: «Боже мой, я не знала, что Агашина так красива». Действительно, за толстыми стёклами очков прятались огромные глаза, прекрасные и беспомощные. Пророчески звучат теперь её строчки «…в тепле замерзаю, а в стужу горю»: в невыносимо знойное лето она замёрзла. И горела, горела в любую стужу.

…Однажды она пришла ко мне – нам уже было по 70. К слову пришлось, я ей и говорю: 

 - Я сочинила эпитафию на свою могилу – хочешь, прочту?..

Наконец-то мы старушку

уложили, блин, на стружку.

Без подушки обойдётся,

с того света не вернется… и т.д.

Она посмеялась и говорит совсем по-девичьи: 

 - Дай списать!

А вот это, предназначавшееся именно Агашиной, написанное мною еще в 1985 году, я прочитать ей так и не успела.

Простим друг друга у порога –

недолог путь.

Мы были молоды и строги 

к чужим ошибкам – позабудь.

Забудь.

Уж недочтёмся многих.

Кружится жёлтый лист,

к ногам моим ложится

и тянет вниз.

Музыкант, композитор Виталий ВАСИЛЬЕВ:

- Волгоград и Маргарита Агашина - для меня суть единое. Когда возвращаюсь мыслями к Великой Отечественной, к Сталинградской битве, тут же в сознании всплывают стихи поэтессы, которая, как никто другой, увековечила в нашей памяти образ героического, несломленного. непобедимого народа. А песня "Солдату Сталинграда", на мой взгляд, и вовсе может считаться духовны гимном советского солдата. Эта песня, блестяще интерпретированная в музыкальном тексте и исполнении Владимиром Мигулей, для меня является чистейшим образцом не только высокого песенного искусства, но и лаконичным, исчерпывающим воплощением всей этой страшной человеческой трагедии - война.

Писатель Сергей СМИРНОВ:

Коль песня светится до дна,

то здесь Агашина видна.

А коль сие погашено,

то это не Агашина!

Поэт Василий МАКЕЕВ:

                Памяти Маргариты Агашиной

Мы осиротели в одночасье…

Вянет август, меркнет белый свет…

Женщины, оплакавшей ненастье

бабьей доли, - с нами  больше нет!

Бог не выдаст, ближний не осудит,

а душа прознает наперёд,

Что её берёза не забудет,

 Волга её песни напоёт.

И над молодой её могилой

я услышу в чуткой тишине,

как о том, что было – и не сплыло,

всё ещё она наплачет мне.

4 августа 1999 г.

   Волгоград